Сто восемьдесят пятая оказалась невероятно нежной полупрозрачной блондинкой. Не сфотографировать её было нельзя.
Остальные были не столь прекрасны, но многочисленны.
Первые семь уцелелевших после вчерашней вечерней охоты на радостях лакомились эхинацеей на парадной клумбе.
С восьмой по пятьдесят седьмую надеялись, что я не сунусь на тропинку за псевдотсугами и балдели на бетонном цоколе забора.
Пятьдесят восьмая явно родилась в прошлом году, была огромной и от доски отлепилась только вместе с куском краски.
С пятьдесят девятой по сто третью облепили мою любимую малину, причём, не дожидаясь ягод, жевали листья. Есть малину в нашем саду — особо тяжкое преступление.
Со сто четвёртой по сто пятьдесят шестую думали, что мне будет неохота нагибаться около патио.
Со сто пятьдесят седьмой по сто восемьдесят четвертую рассчитывали, что мне будет противно провести рукой под досками забора. А вот и нет: я хожу охотиться в перчатках.
На сто девяносто девятой я поняла, что если не найду двухсотую, день нельзя будет назвать удачным. Была в этой цифре какая-то незавершённость.
Двухсотая нашлась на парковке с двумя подружками.
Двести червёртая ждала прямо на двери в теплицу, рядом со шпингалетом, чтобы как только откроют, так сразу и войти. То есть вползти. Ещё три уже проверяли обстановку внутри.
С двести пятой по двести одиннадцатую обживали собачий вольер.
Двести двенадцатая упала и потерялась. Двести шестнадцатая — тоже. Если им удалось спастись, они вырастут и будут мстить за всех остальных.
Следующие три сидели между досками забора с намерением улепетнуть к соседям, если что.
Двести семнадцатая имела виды на клубнику и была не меньше пятьдесят восьмой.
Последние пятнадцать думали, что мне будет лениво пройти вдоль забора второй раз.
После двести тридцать второй и полутора часов поиска у меня закружилась голова и зашумело в ушах. Мне уже стало всё равно, что они там съедят.
Но малину я им не уступлю.
